— Кстати о священниках. Кто такой Хротверд? — спросил я.
— Архиепископ Йорка, — ответила она, — ты и сам прекрасно знаешь.
— Западный сакс.
— Да, и достойный человек!
— А брал ли этот достойный человек золото у Этельхельма?
— О нет, он благородный и благочестивый, — ответила она и нахмурилась, усомнившись в чём-то, и неуверенно продолжила: — Помню, когда он был аббатом, его монастырь получил земли, щедрый дар. Двадцать хайдов в Вилтунскире. Это далеко от его монастыря.
— Он получил земли вместо золота?
Она всё ещё хмурилась.
— Люди постоянно дарят земли церкви.
— А Этельхельм — олдермен из...
— Вилтунскира, — закончила она фразу. — Теперь Этельхельм покупает лордов Мерсии, осыпая их золотом. Он хочет, чтобы витан Мерсии избрал Эльфверда моим наследником.
— Нет! — меня возмутило такое предположение. Этот злобный юнец станет королём Мерсии?
— Он предложил заключить брак между Эльфвердом и Эльфвинн, — добавила она.
Эльфвинн, дочь Этельфлед, милая легкомысленная девушка, нравилась мне, возможно, даже больше ее матери, и потому меня удивили следующие слова Этельфлед.
— Я ответила — нет, — продолжала она, — потому что думаю, именно Эльфвинн должна стать моей наследницей.
— Как ты сказала? — растерялся я.
— Она — принцесса Мерсии, — жёстко ответила Этельфлед, — и если я могу править Мерсией, почему не может она?
— Я обожаю Эльфвинн, — сказал я, — но в отличие от тебя, у нее ветер в голове.
— Она может выйти замуж за Цинлэфа Харальдсона, — ответила Этельфлед, — и он станет ее направлять. Он сильный молодой человек.
Я не ответил. Цинлэф Харальдсон, молодой и красивый саксонский воин, но невысокого происхождения, а значит, не даст Эльфвинн поддержки знатного рода. Он не имел особых достижений, ничем не прославился, не был способен увлечь людей за собой. Я считал его весьма поверхностным, но незачем говорить об этом Этельфлед, очарованной его внешностью, манерами и обаянием.
— Цинлэф будет защищать её, — добавила Этельфлед, — как и ты.
— Ты же знаешь, что я её люблю, — сказал я в ответ.
Я понимал, что это отговорка — Этельфлед хотела услышать, что я буду поддерживать Эльфвинн, как поддерживал её, что я принесу Эльфвинн клятву.
От продолжения разговора меня спас взволнованный Рорик, мой слуга — он отдернул рукой полог и появился из яркого солнечного света.
— Господин? — позвал он, а потом вспомнил, что надо поклониться Этельфлед.
— В чём дело?
— Король Сигтрюгр уезжает, господин. Он хочет поговорить с тобой.
— Я еду с ним на север, — сказал я Этельфлед.
— Тогда иди, — ответила она.
Я встал и поклонился ей.
— Я буду защищать Эльфвинн, — сказал я, чтобы успокоить Этельфлед.
Она понимала, что, говоря это, я не приношу присягу Эльфвинн, но всё же улыбнулась и протянула мне руку.
— Спасибо.
Я наклонился и поцеловал руку, а затем сжал её.
— Лучше всего, если ты поправишься. Побори недуг! Ты лучший правитель Мерсии из всех, так что выздоравливай и продолжай править.
— Я постараюсь.
А затем я ошеломил обеих монахинь, поскольку наклонился еще сильнее и поцеловал Этельфлед в губы. Она не сопротивлялась. Когда-то мы были любовниками, и я всё еще любил её и люблю по сей день. Во время поцелуя я ощутил, как она всхлипнула.
— Я вернусь, — пообещал я, — после того как возьму Беббанбург.
— Не Фризию? — лукаво спросила она.
Значит, уже пошли слухи.
Я понизил голос:
— Потом я еду в Беббанбург. Никому не говори.
— Дорогой лорд Утред, — тихо сказала она, — все знают, что ты собираешься в Беббанбург. Может, я навещу тебя там?
— Обязательно, госпожа, обязательно. Примем по-королевски, как и положено. — Я снова поцеловал ее руку. — До встречи на севере, — я неохотно выпустил ее пальцы и направился вслед за Рориком к выходу из шатра.
Больше я ее не видел.
Мои люди и воины Сигтрюгра отправились вместе на север. Солнце светило ярко, тёплый летний воздух был наполнен стуком копыт и звоном конской упряжи.
— Ненавижу саксов, — сказал мне Сигтрюгр.
Я не ответил.
Справа простиралось поле с густой пшеницей, напоминавшее о том, сколь изобильна эта земля. Из под копыт летели клубы пыли.
— Ты выторговал для меня по меньшей мере год, — сказал Сигтрюгр, — спасибо.
Высоко в небе парил сокол, его крылья казались неподвижными, только чуть дрогнули, когда он заметил внизу каких-то тварей, обречённых ползать по земле. Я наблюдал за ним, хотел увидеть, как птица стремительно ринется вниз, но сокол легко скользил по ветру, оставаясь в вышине. Знамение? Может, это знак мира, вот только мира я не хотел. Я направлялся с мечом в Беббанбург.
— У них другой запах, — сказал Сигтрюгр. — От них несёт саксонской вонью! Гнилой репой — вот чем они воняют! Наглые, самодовольные болваны!
Я обернулся в седле и взглянул на Этельстана, скакавшего рядом с моим сыном позади. К счастью, слишком далеко, чтобы услышать слова Сигтрюгра.
— Принц Этельстан, — окликнул его я, — чем пахнут датчане и норвежцы?
— Датчане воняют прокисшим сыром, господин, — весело крикнул он в ответ, — а от норвежцев несёт тухлой рыбой.
Сигтрюгр фыркнул.
— Надеюсь, саксы нарушат перемирие, принц Этельстан, — громко ответил он, — тогда я с удовольствием тебя убью.
Он знал, что я никогда этого не допущу, но угроза доставила ему удовольствие.
Сейчас он выглядел старше. Я помнил ликующего молодого воина, бога войны, впрыгнувшего на стену Честера в надежде меня прикончить. Я лишил его глаза, а он забрал у меня дочь, и теперь мы стали друзьями, но после нескольких месяцев царствования из его души ушла радость, а на лице появились морщины.