Не знаю, правдива ли эта история, но он преуспел достаточно, чтобы купить Богоматерь и корабли поменьше, бороздящие море у реки в поисках селедки, трески, пикши, лосося, морской щуки и мерланга. Потом рыбу коптили или солили на берегу и продавали по всему побережью. Сделавшись правительницей Нортумбрии после смерти Рагнара, Брида оставила Иеремию в покое, возможно, узнав в нем отзвук собственного безумия, или, что более вероятно, радуясь тому, что христиане негодуют в ответ на нелепые заявления Иеремии.
Старая церковь, над которой теперь возвели простую соломенную крышу, была набита маленькими деревянными ящиками с сокровищами Иеремии. Я успел сжечь ложку Иакова, волоски из бороды Елисея, соломинку из колыбели Иисуса, фиговый листок с левой сиськи Евы и рогатину, которой святой Патрик пронзил последнюю змею в Ирландии.
— А это что? — спросил я, открывая очередной ящик.
— Нет, господин, только не это! Что угодно, только не это!
Я заглянул в сундук и увидел усохшее ухо поросенка.
— Что это?
— Ухо слуги священника, господин, — пробормотал Иеремия, всхлипнув. — святой Петр отрезал его в Гефсиманском саду.
— Это свиное ухо, глупец!
— Нет! Это ухо, что излечил Господь! Христос дотрагивался до этого уха! И приставил его обратно к голове слуги!
— И почему же оно оказалось здесь? В сундуке?
— Оно снова отвалилось, господин.
Я поднес высушенное ухо ближе к жаровне.
— Ты соврал мне, Иеремия.
— Нет! — взвыл он.
— Ты мне соврал, — повторил я. — Одна ложь за другой. Я видел тебя в Думноке.
Рыдания внезапно прекратились, и лицо Иеремии искривилось в хитрой ухмылке. Он подвержен внезапным переменам настроения из-за своего безумия?
— Так я и знал, что это был ты, господин, — лукаво сказал он.
— Но ты ничего не сказал, когда меня увидел.
— Я видел твое лицо, но тогда я не был уверен и потому помолился, господин, и Бог не сразу мне ответил, но все-таки ответил, и тогда я передал лорду Этельхельму божьи слова, а он решил, что я свихнулся.
— Он послал людей, пытаясь меня найти, — зло бросил я.
— Правда? — спросил Иеремия с искренним удивлением.
— Потому что ты сказал ему, что я там был, — продолжал злиться я. — Я твой господин, а ты меня предал!
— Я молился, чтобы Господь тебя защитил.
— Лживая свинья!
— Господь, отец мой, слушает меня! Я молился!
— Мне следует перерезать тебе глотку, — сказал я, и он просто завыл. — Ты рассказал Этельхельму о своих подозрениях, чтобы добиться его благоволения. Так ведь?
— Ты язычник, господин! Я решил, что исполняю волю Отца моего.
— Предав меня.
— Да, господин, — прошептал он и нахмурился. — Ты же язычник, господин! Я просто исполнял волю Отца моего.
— А на следующий день, — сказал я, — я видел Богоматерь вместе с кораблями Эйнара. — Так на чьей ты стороне?
— Я же сказал, господин, я делаю Божье дело, устанавливаю мир! Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими! Так мне сказал архиепископ, сам архиепископ, господин! Так мне сказал Хротверд! Нет! — последний отчаянный крик вырвался у него, когда я бросил сморщенное ухо в жаровню. Пламя вспыхнуло, запахло беконом, и Иеремия снова зарыдал.
— Архиепископ сказал, что я должен добиться мира!
— Просто убей эту гниду, — прорычал из тени Финан.
— Нет! — Иеремия дернулся к алтарю. — Нет, нет, нет!
— Лорд Этельхельм, — сказал я, — который привечал тебя в Думноке, в союзе с моим кузеном. Но ярл Эйнар, приютивший тебя и твой корабль, когда плыл из Думнока на север, теперь служит Константину. Оба думают, что ты на их стороне.
— Благословенны миротворцы, — пробормотал Иеремия.
— У меня мало времени, — сказал я, — всего одна ночь. Но этого достаточно, чтобы спалить здесь всё дотла.
— Нет, господин!
— Дай мне с ним поговорить, — рявкнул Финан.
Иеремия взглянул на Финана и поежился.
— Он мне не нравится, господин.
— Он христианин и должен тебе нравиться, — возразил я.
— Благословляю тебя, сын мой, — Иеремия осенил Финана крестным знамением. — Но он все равно мне не нравится, господин. Ужасный человек.
— Ужасный, — согласился я, — но, может, ему удастся выбить из тебя правду?
— Я же сказал тебе, господин! Благословенны миротворцы!
Я замолчал, наблюдая за ним. Он и правда безумен? Половину времени он проявлял превосходное здравомыслие, а другую половину его разум бродил в мире призраков, где существовал только он и его бог. Его отчаяние, когда я сжигал эти побрякушки, казалось подлинным, как и страх, но все-таки он упрямо лгал. Финан хотел выбить из него правду, но я подозревал, что Иеремия станет кем-то вроде мученика. А если выбивать правду из человека, ты никогда не узнаешь, не сказал ли он под пытками то, чего от него хотели услышать. Я хотел услышать правду, но чего, внезапно подумал я, хочет Иеремия? И почему он упомянул архиепископа? Я помню, мне говорили, что Иеремия ездил в Эофервик и разговаривал с Хротвердом, новым архиепископом, так что вдруг в его воплях о мире есть доля истины?
Я подошел к нему, и он сразу же съежился и стал хватать ртом воздух.
— Я не буду... — начал он, но рыдания заглушили слова.
— Чего не будешь? — спросил я.
— Тебе рассказывать, — яростно выпалил он. — Ты не миротворец! Ты язычник! Ты Утредэрв. Утред Нечестивый, так тебя окрестили христиане. Ты поклоняешься идолам и истуканам! Ты противен Отцу моему на небесах! Я скорее умру, чем скажу тебе! — Он закрыл глаза и поднял лицо вверх, где под крышей медленно вился дымок от жаровни. — Забери меня, о Господь, — воскликнул он, — забери раба своего в свои любящие руки. Забери меня! Забери!