Несущий огонь - Страница 56

Мы остались в хижине. Шум и крики давно стихли. Я сомневался, что Этельхельм и в самом деле поверил, будто я в Думноке, но подозрения Иеремии заставили его произвести обыск, который ни к чему не привёл, однако, без сомнения, позволил его людям поживиться.

Тем временем Свитун рассказывал мне о своей болтливой шлюхе.

— Она сказала, что в городе почти четыре сотни воинов, господин.

— Откуда ей знать?

— Один из них говорил ей, — ответил он, как будто это разумелось само собой.

Думаю, так оно и было.

— Что ещё?

— Их лошадей отогнали обратно в Вилтунскир.

Эти сведения были нам полезны и имели смысл. Если бы Этельхельм захотел взять всех лошадей в Беббанбург, ему понадобилось бы ещё по меньшей мере шесть-семь кораблей и время, чтобы сделать в трюмах стойла. Да и не нужны ему лошади в Беббанбурге. Достаточно высадить войско, провести через Морские ворота, а потом заявить о своём присутствии, подняв над стеной крепости флаг со скачущим оленем. Константин больше не хотел терять людей, беря приступом стены, и возможно, сознание того, что войско моего двоюродного брата снабдили провизией и усилили новыми воинами, заставит его отказаться от осады.

И я ничего не мог сделать, чтобы остановить Этельхельма.

Я вспомнил один совет своего отца. Мой брат тогда ещё был жив, и мы втроём изредка собирались вместе за высоким обеденным столом в зале. Отец не слишком любил меня, впрочем, он вообще мало кого любил. Он обращался к моему брату, игнорируя моё присутствие.

— Тебе придётся делать выбор, — сказал он, — и время от времени ты будешь ошибаться. Мы все ошибаемся. — Он нахмурился, глядя в полумрак ночного зала на арфиста, перебиравшего струны. — Прекрати бренчать, — рявкнул он.

Арфист перестал играть. Под столом заскулила охотничья собака, едва увернувшись от пинка.

— Но лучше сделать неправильный выбор, — продолжил отец, — чем не сделать никакого.

— Да, отец, — покорно ответил брат.

Несколько недель спустя он сделал свой выбор, но лучше бы не делал — брат лишился жизни, а я стал наследником Беббанбурга.

Теперь, вспомнив отцовский совет, я задумался о том, какой у меня есть выбор. Никакого, насколько я мог судить. Завтра флот Этельхельма выйдет в море, и после этого мне остаётся только вернуться в Гримесби и ждать новостей о том, что у моего кузена есть невеста и теперь он стал сильнее прежнего.

Да, мне могло помочь только чудо.

Свитун, Осви, и Сердик спали. Как только кто-то из них начинал храпеть, я пинал его, хотя поблизости и не было стражников. Я бросил рулон парусины поверх липкой смолы, открыл дверь хижины и выглянул в темноту. Почему же уплыл Иеремия? Ясно, что он союзник Этельхельма, так почему же он не идет в Беббанбург вместе с ним? Этот вопрос изводил меня, и я не находил ответа.

Я сел на порог хижины, прислушался к шуму ветра и снастей, плеску воды, скрипу покачивающихся лодок. На паре кораблей виднелся тусклый свет. Когда наступит рассвет, в гавани будет оживлённо — на корабли поднимутся люди, понесут множество грузов. Пора было уходить, но безнадёжность сделала меня нерешительным. Наконец, я подумал о Ренвальде. Он наверняка покинет гавань с приливом и отправится в Лунден, но, возможно, золото убедит его пойти вместо этого по Хамбру на север. Оттуда я двинусь домой, в Дунхолм, хватит притворяться, будто я его оставил. С моими мечтами о Беббанбурге покончено.

Двое приблизились к причалу. Я затаился, но они даже не глянули в мою сторону. Один пустил газы, оба рассмеялись. Птицы уже начинали чирикать, близился рассвет. Спустя несколько мгновений в небе на востоке показался первый бледно-серый свет. Первые воины уже пришли на пристань, и скоро за ними последуют остальные.

Но прежде кое-что случилось.

Чудо.

На заре явилось чудо.

Явилось с холодного серого моря.

Силуэты пяти кораблей грозно темнели на фоне рассветного неба.

Они пришли с приливом, весла поднимались и опускались, как птичьи крылья, свернутые паруса темнели на верхушках мачт.

Они пришли с драконьими головами на носах, и первые лучи зари позолотили шлемы, копья и топоры.

Они пришли быстро и принесли пламя. Огонь и корабли — плохие товарищи, я боюсь пожара на море куда больше, чем гнева богини Ран во время шторма, но эти корабли осмелились привезти с собой зажженные факелы, что пылали и оставляли позади полоски дыма.

Нос пятого и последнего корабля вместо драконьей головы украшал крест, и на мгновение я решил, что это Богоматерь, принадлежащая Иеремии, но потом увидел, что корабль длиннее и тяжелее, а мачта слегка наклонена. Я видел на его носу пламя — воины зажигали факелы.

— Подъем! — рявкнул я своим спутникам. — Шевелись!

В моём распоряжении всего несколько мгновений. Может, времени и не достаточно, но выбора у меня сейчас нет, только сбежать, поэтому я повёл трех воинов вдоль пристани до самого западного пирса. Те немногие, что работали на пристани, не обращали на нас внимания и смотрели только на приближающийся флот, а часовой на тонконогой дозорной башне видимо спал, но теперь уже проснулся, увидел пять кораблей и зазвонил в колокол. Но слишком поздно. Весь смысл дозорных — заметить корабли, когда те еще в море, а не когда они уже в нескольких ярдах от того, чтобы принести в Думнок огонь, опустошение и смерть.

Я вскочил на пустой корабль, пересек палубу и прыгнул на Улитку.

— Проснись! — крикнул я Ренвальду, который уже открыл глаза, но ничего не соображал. Он со своей командой спал на корме Улитки под навесом из парусины. Ренвальд тупо уставился на нас четверых. — Ты должен отплыть! — прорычал я.