Он усмехнулся в ответ.
— Я отправляюсь в Лунден! Но ты найдёшь много других кораблей, идущих на север! — он опять посмотрел на небо. — Может, сегодня прояснится, тогда завтра и отплывём. Пусть погода установится, да? И тогда выйдем в море, с завтрашним отливом.
— Я хорошо заплачу, — сказал я. Я начал опасаться, что придётся возвращаться по Хамбру раньше, чем я собирался, и мне хотелось бы рассчитывать на Ренвальда.
Он не ответил — он пристально смотрел в море.
— Боже всемогущий, — выдохнул он, и я, обернувшись, увидел входящий в устье реки корабль. — Наверняка у этого бедолаги выдалась тяжёлая ночь, — перекрестившись добавил Ренвальд.
Под тёмным небом корабль выглядел мрачно. Это был драккар, длинный и низкий, взмахи вёсел влекли его против течения, и парус плотно обвился вокруг мачты. Он казался потрёпанным, с рваными парусами и снастями, которые трепал ветер. Высоко вздымающийся нос увенчан крестом, по ветру струился длинный чёрный флаг.
Корабль развернулся к пирсу, от его носа разбегались короткие волны с барашками, усталые гребцы сражались с ветром, течением и приливом.
Кормчий направлял тёмный корабль прямо к Эльфсвон, и я ждал, что команда Эльфсвон станет кричать, чтобы он свернул, но к моему удивлению, они ожидали его со швартовыми канатами. Канаты бросили, гребцы подняли вёсла, и вновь прибывшего подтянули к длинному белому кораблю.
— Он из избранных, — завистливо сказал Ренвальд, потом покачал головой. — Прости, я иду в Лунден! Но ты найдёшь другой корабль на север.
— Надеюсь, — ответил я, а потом побрёл дальше по пирсу, посмотреть, кого или что привез этот тёмный корабль.
— Да благословит Бог всех вас! — раздался громкий пронзительный голос, перекрывающий завывания ветра и крики чаек. — Во имя Отца, и Сына, и того, третьего, благословляю вас!
В Думнок прибыл Иеремия.
Безумный епископ, совсем не епископ, а может, даже и не безумный, мой арендатор, плативший ренту лорду Дунхолма. Тот самый тип, что принёс мне однажды пятнадцать серебряных шиллингов, а потом помочился на них. На самом деле звали его Дагфинр Гундарсон, но датчанин, ярл Дагфинр, сам себя провозгласил епископом Иеремией из Джируума. Теперь его грязный корабль пришвартовался рядом с девственно-чистой Эльфсвон, и Иеремия явился в ярких епископских одеждах и с посохом — простой пастушьей палкой, но украшенной серебряным крюком.
— Бог даст вам здоровья! — кричал он, и его длинные белые волосы вздымал ветер. — Бог даст вам здоровых сыновей и женщин, способных рожать! Бог пошлёт вам урожай зерна и фруктов! Пусть умножит Он ваши стада и отары! — он возвёл руки к пасмурному небу, — Я молю тебя, Боже, благослови этих людей и по Твоей великой милости — пролей Твой могучий гнев на всех их врагов!
Полил дождь.
Я удивился, как внезапно начался этот так долго собиравшийся дождь, первые редкие капли быстро сменились бурным ливнем.
Иеремия захихикал, потом посмотрел сквозь струи проливного дождя на пристань, где мы стояли, и должно быть, увидел меня. На голову я накинул капюшон, так что, конечно, узнать меня он не мог. Он увидел калеку с согбенной спиной и тут же направил на меня свой епископский жезл.
— Исцели его, Боже! Пролей милость Твою на эту развалину! — доносился сквозь шум шторма его голос. — Выпрями его, Господи! Сними с него Твоё проклятие! Прошу Тебя во имя Отца, Сына, и того, третьего!
— Гудс Модер, — пробормотал я, на датском это означало Богородица.
— Что, господин? — спросил Сердик.
— Это имя его корабля, — ответил я, — и не называй меня «господин».
— Прости, господин.
Мне говорили, что Богородица — побитая развалюха со щелями в швах и рваными снастями, но если так — она утонула бы даже при лёгких волнах. Но без хорошего ремонта не пережить такую непогоду. Просто Иеремия хотел, чтобы его корабль выглядел неухоженным и грязным. Ветер трепал рваные канаты на мачтах, но я понял, что за всем этим скрывался хорошо снаряженный, исправный боевой корабль.
Иеремия отвернулся от меня и перебрался на палубу Эльфсвон в сопровождении четырёх своих людей в кольчугах и шлемах. Продолжая то ли молиться, то ли проповедовать — я уже не мог его слышать — он пересёк пристань. Мы последовали за ним.
Хлестал ливень, потоки воды стекали с соломенных крыш, заливая узкие улицы. Но Иеремия, казалось, этого не замечал. Он шёл вперед и проповедовал по пути. Два воина Этельхельма, встречавшие его, теперь привели епископа к «Гусю». Он потребовал, чтобы все остановились, и принялся вещать через открытую дверь.
— Шлюхи и пропойцы, — ревел он, — Писание порицает вас! Покайтесь же, жалкие дети Вельзевула! Вы, лакающие эль и жрущие пироги! Кайтесь!
Из-за двери «Гуся» люди изумлённо глядели на увещевавшего тощего, вымокшего до нитки епископа в вышитом облачении.
— Кто исполнен горя? Кто произносит пустые речи? Это они, лакающие вино! Вот, что говорит слово Божье о вас, болтливые пьяные ублюдки! На блудниц обратятся ваши глаза! Верьте, так сказано в Писании! Лицезрел я блудниц, но милостию Божией покаялся! И прощён я! И не убоюсь блудниц!
— Сукин сын рехнулся, — сказал Сердик.
Я далеко не был в этом уверен. Безумному ублюдку как-то удалось пережить правление Бриды в Нортумбрии. Она неистово ненавидела христиан, но Иеремия выжил в этой кровопролитной войне против его бога. Он владел крепостью в Джирууме, но не слишком в ней нуждался. Возможно, подумал я, Брида распознала в нём такого же одержимого, как и она сама, а может, почуяла шутовство в религиозности Иеремии.